— Да, да, уже подъезжаю, — говорит мне по телефону одна из учредительниц Волонтерского центра помощи переселенцам, что на Фроловской, 9/11, в Киеве.

Стою просто посреди двора: слева — пункт выдачи постельного белья, справа — бытовой химии. Позади — пункт обогрева с горячим чаем и супом от Мальтийской службы помощи. Вверху видна Андреевская церковь.

Въезжает желтое Renault Kangoo. Из машины выходит невысокая женщина в черном — куртке, свитере и брюках — Леся Литвинова. Выхватывает с заднего сиденья девочку. Это Варька, точнее, Варвара Сергеевна, ее четвертый ребенок. Ребенок Майдана. Ведь мама, будучи беременной ею, возила раненых к себе домой, доставляла дрова на Михайловскую площадь, участвовала в самых ожесточенных баталиях… Леся уже заученно рассказывает историю о больнице на Красном хуторе. Как возили туда раненых протестующих из СИЗО, оперировали, а затем их сразу же увозили автозаками в неизвестном направлении. "Привезли девять человек. Фактически девять трупов — у них нет шансов выжить после операции в таких условиях. И еще привезли людей, и еще должны забрать…" — повторял главный врач. Какая-то женщина с ребенком на руках била по автозаку и кричала: "Скажи фамилию! Мы хоть родственникам сообщим!". Оттуда тишина. Тогда к парням из "Беркута" подошла Литвинова. Стоят, щелкают затворами. "Меня зовут Леся, — говорит она им. — А в животе сидит Варя. Ей всего несколько месяцев осталось. И тебе, чтобы вывезти человека, придется стрелять и в меня, и в нее. Будешь стрелять?". "Буду!" — звучит в ответ.

— Это просто параллельная реальность. Люди с совершенно иным мышлением, — уже в нашем разговоре резюмирует она.

Разве после такого можно так просто вернуться к обычной работе? Нет. Она и не вернулась. После Майдана Леся Литвинова стала помогать переселенцам. Видели бы вы ее глаза. Кажется, что на этой женщине лежит все бремя войны. Такие стеклянные глаза. И видно, как болит у нее сердце. Она говорит со мной тихо-тихо, словно боится показаться неуместно громкой на фоне трагических событий страны.

— Даже страшно подумать, во что превратится наш центр помощи. Все развивается, как живой организм. Я начинала с поддержки конкретному поселению, когда весной в Киеве стали появляться первые переселенцы с Крыма. Мы узнавали, что им необходимо, приносили вещи, еду и т.п. Это была команда людей, познакомившихся на Майдане. Позже оказалось, что люди несут больше, чем на одно поселение. Стала выяснять, кто еще нуждается в помощи. Дома скапливался склад. Через некоторое время познакомилась с другими волонтерами — так сформировалась Волонтерская сотня. На самом деле это обычная платформа в социальной сети, где объединились все, кто действует приблизительно в одном направлении. Знакомая выделила мне помещение на 100 кв м. И помощь собирали уже там. Но вскорости и этот склад стал мал. Так что мы нашли территорию, где нынче и размещаемся. Компания отдала нам помещение в аренду за символическую гривню...

— Чем именно занимаетесь сейчас?

— Предоставляем помощь продуктовыми наборами детям до 16 лет, пенсионерам, инвалидам первой и второй группы, женщинам на поздних сроках беременности — первые 45 дней с момента приезда. Это время, за которое можно переоформить помощь или выйти на работу. Предметами бытовой химии помогаем всем на протяжении этого же срока. Все остальное — одежда, обувь, постель, подушки и т.п. — без лимитов. У нас работают психологи, медики. Действует филиал волонтерской инициативы "Центр занятости свободных людей". Кормим бесплатными горячими обедами, поим чаем. Эвакуация и поселение — только единичные случаи.

— У вас даже есть регистрация и электронная очередь!

— Мы же должны идентифицировать человека именно как переселенца, а не, например, киевского бомжа. Поэтому люди предоставляют паспорт, идентификационный код и справку переселенца. Справка необходима, чтобы отсеять тех, кто "приехал-уехал" (такие тоже бывают). И тех, кто в Киеве находится давно, — например, работает, купил квартиру, а прописка осталась Донецкая. Такие тоже есть.

— И они просят помощь?

— Просят. Поэтому теперь человек, зарегистрировавшись один раз, попадает в нашу внутреннюю электронную базу. Далее система уже сама контролирует, что этому человеку давали, чего не давали, что просил, но не получил… Электронную очередь ввели, когда увеличился поток людей. Если раньше мы могли разрешить любому приходить каждый день, пока не "подберет себе штаны нужного размера", то теперь (когда ежедневно стабильно прибывают 50 новых семей) такой возможности нет. В базе на сегодняшний день уже свыше 20 тыс. семей. И это за последние несколько месяцев!

— Киевсовет чем-то помогает?

— Разбежался и помог. Потом еще раз разбежался…

— А Министерство социальной политики?

— Периодически мы пытались подружиться с министерством — и при прежнем министре, и при нынешнем... Было время, когда ведомство даже проявляло активность, звало волонтеров на еженедельные встречи… Единственное, где мы удачно сотрудничаем с Минсоцполитики, — это в вопросе ввоза большой гуманитарной помощи из-за рубежа. В целом, министерские чиновники не способны самостоятельно справиться с ситуацией в стране. Их чересчур много. Там никто ни за что не отвечает. К тому же каждый вопрос требует множества согласований.

Леся вдруг начинает крутить в руках бегунок от застежки куртки: "Ну все, я ее доломала. Другую куртку, кстати, кто-то забрал на раздачу. Это у нас нормально: оставишь вещь, ее тут же сортируют и выдают людям".

Ей постоянно кто-то звонит по телефону. Звонок от мужа — он в Дебальцево. Часто бывал в горячих точках и ранее, снимал для международного информационного агентства Reuters. А теперь горячая точка в собственной стране. Один раз поехал — вернулся с танкистами. Второй раз — с людьми, убегавшими с Ольховатки. Если попал туда один раз — увязаешь. И теперь муж больше там, чем здесь.

"Что говоришь? У ребят в расположении? Танк отжали? Молодцы! Поздравляю с новым танчиком", — радуется Леся и объясняет: "Муж рассказывает, что отхапали танк и теперь просто счастливы!".

— У сепаратистов?

— Да у каких сепаратистов? Это же российские войска. Давайте, наконец, называть вещи своими именами. В танке нашли российские документы. Машина хорошая, в отличие от наших. Броня правильная, множество различных настроек. К тому же на ходу, надо лишь немного подлатать. И будет новый танчик… Перед тем, как муж уезжал, знакомая случайно нашла комбинезоны для танкистов — то ли немецкие, то ли французские. Они не горят. Паяльником проверяли — не горят. Она выменяла на бронежилет десять штук. Сергей их привез — солдаты наши счастливы. Там ребятам для счастья немного надо.

Муж Леси возит помощь на передовую не только солдатам, но и тамошним жителям.

— Мы иногда делаем адресный сбор для конкретного поселка, — продолжает Леся. — Теперь уже все знают, чем мы занимаемся, звонят из регионов. Если здесь что-то можно насобирать, то там практически нереально.

— Люди не помогают?

— Вот есть там такой замечательный город Славяногорск, где количество переселенцев втрое превышает количество местных жителей. Как там что-то собрать? И учтите, что это не Киев, да и уровень доходов там другой.

Или, например, Ольховатка. Сергей случайно узнал, что наши танкисты возят тамошним местным еду. Там глупая история: поселок — под нашим контролем, а административный центр — в Енакиево. То есть финансовые потоки закрыты, переподчинить поселок другому центру крайне сложно… Там голод. Просто натуральный голод.

— Так почему же они не уезжают оттуда?

— Куда? Три тысячи человек в селе. И что — встали и поехали?.. Куда? На чем? Когда отселяли Чернобыльскую зону, тогда еще весь СССР работал на то, чтобы людей перевезти и расселить. Строили новые городки, на скорую руку к осени управились…

— Но все же оставаться на территории, которую со дня на день могут накрыть "Градом"...

— Все истории весьма индивидуальны. Кто-то остается, поскольку не может оставить родственников, которые либо не хотят уезжать, либо нетранспортабельны или просто упрямы. Меня дома ждет сейчас девушка из Станицы Луганской, она не могла уехать, потому что ее мама наотрез отказывалась. Я видела эту свою знакомую в конце лета и вот снова увидела в четыре часа утра, когда забирала ее с поезда. Это неимоверная разница. Не позови она меня, я бы ее не узнала. Эта образованная интересная женщина теперь не может подобрать простых слов, чтобы сформулировать мысль. Не может довести ее до конца. Она в состоянии глубокого стресса. И хотя многое из этого пройдет, травма останется на всю жизнь.

Даже представить себе трудно: ждать, что каждый день может стать последним. Ведь Станицу Луганскую очень часто "равняли с землей". Да и попробуйте зимой жить в квартире, где нет отопления, света, воды. Это же не частный дом, это "панелька", где от обстрела можно спастись в ванной.

Есть люди, которым просто некуда ехать. Довольно часто все родственники у сельских жителей в одном селе. Максимум — в двух соседних. Так сложилось: нет родственников по Украине, нет друзей. К кому им ехать? Люди не могут ехать в никуда.

Хотя есть и такие, что едут "в никуда". Есть такие, кто приезжает, надеясь на кого-то, и все равно остается нигде. Редко, но такое тоже бывает.

Снова звонок. "Еще один товарищ поехал в Дебальцево. Теперь они все там встретятся, будет весело", — говорит Леся.

— Через вас проходит столько трагических историй. Что для людей из Донбасса пережить тяжелее всего?

— Ситуация меняется. Если поначалу людей ужасало непринятие их позиции, потом — потеря имущества, то теперь — смерть. Последняя волна выезжающих людей больше всего психологически травмирована. Ведь абсолютное большинство, если не каждый, видел смерть неимоверно близко. У многих либо кто-то умер на глазах, либо погибли родственники… Происходит огромная переоценка ценностей. Люди понимают, что ценнее жизни ничего нет.

— Сегодня в обществе есть разные мнения. Кто-то говорит, что "они сами виноваты в том, что произошло". Вы как-то писали, что категорически с этим не согласны...

— Никто не заслуживает наказания в таких масштабах. У нас смертную казнь отменили за самые страшные преступления. То, с чем сталкиваются мирные люди, находясь в зоне боевых действий, — это и есть смертная казнь. Неужели они настолько провинились? Даже если мы говорим, что "они сами виноваты". А в чем виноваты дети? В том, что родились не в той семье? У нас и здесь много детей, родители которых — наркоманы, алкоголики… Мы же не наказываем их за вину родителей. Так чем же отличаются те дети?..

— А как же мужчины? Ведь многие из тех, кто жил в Донецкой и Луганской областях, бегут оттуда, не защищают свои дома. Вы ведь тоже, кажется, таким мужчинам помощь не предоставляете?

— Мы надеемся, что мужчина, независимо от того, откуда он, не даст себе пропасть. Если он не может пока поддерживать свою семью, это сделаем мы. Но себя он точно обязан прокормить. Такова же моя позиция и в отношении собственного мужа. Это не предубеждение относительно мужчин с Донбасса. Женщины не менее воинственны в соответствующей ситуации. Разве на Майдане мало было женщин? Много женщин воюет и на Востоке. Воевать должны те, кто чувствует в себе силу. Кто не будет там бременем.

У меня в доме, в селе, живет мальчик из Луганска. Ему 23 года. И его не берут в армию, потому что он с оккупированной территории. А там наоборот — принудительно "мобилизуют в ополчение". Он категорически не хотел. Однажды к нему пришли: "Собирайся". "Куда?" — спросил. "На расстрел". Вывели его и еще таких, как он, ребят под стенку, поставили на колени, продержали минут десять под дулом, а потом заявили: "Ладно, на первый раз прощаем". Когда пришли снова, он собрался и уехал. И что — выгнать его теперь? Он пытается найти работу, но специальность же — электрик подземных сетей. Где здесь такая работа?

— А как по поводу вашей профессии? Вы же более 15 лет были режиссером. Надеетесь вернуться?

— Нет.

— Даже когда все закончится?..

— Уже не вернусь. Мне не 15 лет и не 18, а почти 40. Мы крайне далеки от финала всей этой истории, не так ли? Это не на год и не на два. Последствия будем разгребать еще дольше. Я очень скучаю по профессии. И, думаю, была неплохим режиссером. Хорошее кино лежит на полке, снятое для кинотеатров, не для телевидения. Устраивать премьеру просто стыдно. На самом деле стыдно. Валяется…

— Почему же стыдно?

— Не ко времени все это. По той же причине, почему всем моим друзьям стыдно ездить отдыхать. Ведь эти деньги можно перечислить… на подушки? Будет мало. А на куски мыла — будет действительно много…

— Когда вы поняли, что уже идет полномасштабная война?

— Когда в Крыму появились "зеленые человечки". Я как раз лежала в роддоме в ожидании Варвары Сергеевны и разговаривала с мамой. Это было единственное место, где могла посмотреть новости, поскольку дома выбросила телевизор еще десять лет назад и вовсе не жалею. Тогда я маме и сказала: "Ты же понимаешь, что это война". "Понимаю", — ответила она. "Тебе страшно?" — "Нет. Только бы не третья мировая". А похоже, что это она и надвигается. Страшно?

— Вы так спокойно об этом говорите? Откуда у вас берутся силы?

— А как иначе совладать с собой, если воспитываешь собственных детей? Ты их любишь! Как держать себя в руках, понимая, что у тебя далеко не идеальный муж? Ты его любишь. А как удается вытаскивать родственников из алкоголизма? Потому что любишь. И я люблю эту страну, люблю этих людей. У меня хватит на них терпения…