Памяти контр-адмирала В. Апанасенко

Двенадцатого июля прошлого года у меня умерла мама. Умерла от рака. Чаще всего умирать от рака – больно. Последние два месяца жизни мамы мы с сестрой Варей были заняты одним – добывали морфин, чтобы маме не было больно. Нам повезло – все это происходило уже после самоубийства контр-адмирала Апанасенко. Процедура выписки рецептов упростилась, проблема обезболивания онкобольных оказалась в фокусе общественного мнения.

Нам никто не чинил препятствий. Врачи охотно шли навстречу, честно выполняли свой долг. Но выполнение врачебного долга требовало от них незаурядного гражданского мужества. И вот это неправильно.

Онкобольные не ходят по врачам. Они не могут. Ходят родственники. Пока я сидел у постели мамы, в поликлинику ходила моя сестра. Участковый терапевт отлично ее знал. Знал, чья она дочь. Да вот беда, у сестры и мамы разные фамилии. Пришлось нести документы, подтверждающие родство.

Милейший, интеллигентнейший главный врач нашей поликлиники, многословно извиняясь, искательно заглядывал сестре в глаза и все спрашивал:

– А точно уже нужен морфин? Трамадол совсем не помогает?

– Не помогает, – отрезала сестра.

– Вот если бы на следующей неделе, а то у нас сейчас как раз комиссия из наркоконтроля…

– Сегодня, сейчас же! Маме больно! – железным тоном сказала моя сестра Варя.

Рецепт выписывает участковый терапевт на специальном бланке. Чтобы рецепт был действителен, требуются еще подпись главного врача и специальная печать.

Главный врач не всегда бывает на месте. Он не виноват – совещания в горздраве, консилиумы, конференции. Иногда выписки рецепта приходится ждать часа три – четыре. А иногда – целые сутки.

Стали выписывать рецепт. Это непростое дело. Вы думаете, врач не знает, как выписывать морфин, потому что плохо учился, и у него нет под рукой справочника Машковского? Да нет, конечно. Просто морфин, как правило, есть только в одной из трех прикрепленных к поликлинике уполномоченных аптек. Аптеки тоже не хотят связываться с морфином. Препарат копеечный, учет строжайший, плюс необходимость иметь сейф в отдельном помещении, сигнализацию и сертификат от ФСКН, подтверждающий, что все это имеется.

Но главное – разные аптеки тоже диктуют свои правила. В одну надо писать на рецепте обязательно «солюцио морфини гидрохлорид 0,01», в другой – примут рецепт только с надписью «морфин гидрохлорид 10 мг». Почему? Да потому что морфин от разных производителей: у одного на коробке написано название так, а у другого – эдак. Ведь смысл надписи – один и тот же. Но название в рецепте должно строго соответствовать названию на коробке. Иначе у аптеки будут неприятности.

Как правильно писать, врач не знает. Знает старшая медсестра, ответственная за наркотики. Ей сильно за сорок. Она поддерживает связь с аптеками – узнает, где и какой морфин в наличии, и диктует участковому терапевту, что сегодня писать. Зовут ее Юлия Борисовна.

Тогда морфина выписывали немного. Это сейчас врач имеет право выписать аж сорок ампул. А тогда – не больше двадцати. Двадцать ампул – по четыре в сутки – это на пять дней.

А потом снова в поликлинику.

И новый рецепт выпишут, только когда сдашь пустые ампулы. Это требование приказом Минздрава было отменено еще тогда. Но Борисовна строго на нем настаивала. А как решиться на конфликт с человеком, от которого зависит мамина боль?

Помню, как полночи перерывали помойку, куда моя бедная, измученная бессонницей Варька, случайно, что называется, «на автомате», выкинула драгоценную стекляшку. Не нашли. Борисовна, стращая сестру ОМОНом, «который завтра придет к вам в квартиру», потребовала написать объяснительную – куда девали ампулу, не продали ли наркоманам.

Требование сдачи пустых ампул абсурдно. Ведь хочешь пустить морфин налево, нажиться на мамином страдании, вытяни его из ампул шприцом, да слей в стерильную баночку.

Мы так, кстати, и делали, запасая лекарство маме впрок – вдруг процесс выписки рецепта затянется, или не будет морфина в аптеке.

Потом маме стало совсем плохо, и морфин в аптеке пропал на десять дней. Пришлось сдаваться в хоспис. Первый московский хоспис имени Веры Миллионщиковой – самое светлое пятно в этой истории. Это кусочек рая на земле. Но об этом стоит написать отдельную статью.

Хоть убей, не могу я понять, почему за выпиской рецептов на наркотические обезболивающие следит ФСКН. Они же должны заниматься незаконным оборотом наркотиков. Уличными торговцами героином и спайсами. А оборот медицинских наркотиков, после того как врач выписал рецепт, это ЗАКОННЫЙ оборот наркотических средств.

К тому же, тот же морфин не интересует опиатных наркоманов. Вот простой расчет. Начальная доза героинового наркомана – «сотка» грамма (10 мг) героина. Героин в десять раз сильнее морфина. Получается, что для того, чтобы один раз уколоться, наркоману нужна целая коробка морфина. Проще все-таки взять героин. И дело тут вовсе не в бдительности наркоконтроля. Просто наши врачи вовсе не настолько коррумпированы, чтобы выписывать рецепты наркоманам.

Через месяц мама вернулась из хосписа. Умирать дома. Сестра пошла выписывать очередной рецепт. А надо заметить, что дома у нас живут две собаки.

Через два часа зазвонил домашний телефон. Звонила Юлия Борисовна:

– Вашу маму, правда, выписали из хосписа?

– Да, выписали.

– Дайте-ка ей трубочку, мне надо убедиться.

– Юлия Борисовна, мама уже не может говорить по телефону.

На том конце провода напряженное молчание. Борисовна соображает. И наконец:

– Ну, пусть тогда собаки полают, чтобы я была точно уверена, что ваша мама дома.

Собаки лаять не стали. Гордые звери.